Наличие острых неравенств отмечается в России абсолютным большинством: не видят их лишь 2% населения и только 9% не страдают от них сами (данные на 2018 год), — таковы результаты исследования Светланы Мареевой, заведующей Центром стратификационных исследований НИУ ВШЭ. Рейтинг самых болезненных неравенств возглавляет неравенство по доходам — его отмечают как наиболее болезненное для общества в целом 84% населения, а как болезненное лично для себя — 69%.

Наиболее болезненные неравенства для общества в целом и лично для респондентов, 2018 г. (источник: НИУ ВШЭ)

На основе данных опроса прослеживается любопытная тенденция: по всем приведенным пунктам респонденты (в среднем) свое положение оценивают выше, чем общее по стране. Теоретически это может означать либо отсутствие 100-процентной репрезентативности в выборке, либо подверженность преимущественно негативным новостям и оценкам о жизни в стране.

Тем не менее сравнение с данными 2012 г. показывает, что представления россиян за этот период заметно трансформировались, и основной тенденцией стало снижение толерантности к степени общественного неравенства и рост запроса на социальную однородность, указано в исследовании ВШЭ. При этом ответственным за существование неравенств россияне считают государство.

Флагман неравенства

Борьба с бедностью стоит на повестке дня далеко не первый год, а ее эффективность оставляет желать лучшего. В «Основных направлениях бюджетной, налоговой и таможенно-тарифной политики на 2020 год и плановый период 2021 и 2022 годов» предусмотрено, что меры государственной политики по поддержке доходов граждан будут включать ежегодное установление МРОТ в размере величины прожиточного минимума трудоспособного населения, поддержание уровней заработной платы отдельных категорий работников социальной сферы, проведение ежегодной индексации заработной платы иных категорий работников бюджетной сферы. Также предполагается поддержка семей с детьми и, в частности, одиноких родителей. Эти меры обусловлены особенностью российской структуры бедности: значительную долю в ней имеют многодетные семьи и неполные семьи с детьми, вторая особенность — большое количество бедных работающих. Очевидно, что решение этих вопросов лежит и в плоскости экономического роста, помимо простого перераспределения доходов. Последнее в российской действительности обычно реализуется по принципу «отнять у бедных и отдать нищим».

Если обратиться к мерам социальной поддержки, то увидим следующую картину. Система социальной помощи на федеральном уровне имеет порядка 800 видов различных выплат и льгот (в денежном и натуральном виде), на региональном уровне — почти 13 тысяч (!). В итоге примерно 80% категориальных нуждающихся получают ту или иную помощь.

Показательный пример: по сообщению Комитета по социальной политике Санкт-Петербурга, из 5,4 млн жителей Петербурга 3 млн человек — больше половины — получают ту или иную поддержку. При этом уровень бедности в Петербурге, по данным Росстата, — 7,2%.

Похожая картина имеет место во многих регионах страны — налицо существенный перекос и нецелевое расходование средств. Так, по данным Росстата, в 2015 году процент «небедных» среди прямых и косвенных получателей различной помощи составлял почти 90%. Текущие оценки этого показателя различаются, однако ни одна из них не менее 50%.

По данным доклада Научно-исследовательского финансового института (НИФИ) «Развитие эффективной социальной поддержки населения в России: адресность, нуждаемость, универсальность», по состоянию на 2017 год госрасходы России на социальную поддержку составляют 3,2% ВВП, при этом весь дефицит бедности (то есть сколько денег не хватает малоимущим, чтобы обеспечить доход на уровне прожиточного минимума в региональном разрезе) составляет 0,8% ВВП.

Поэтому запускаемый государством переход от категориальной поддержки безотносительно уровня благосостояния к адресности этой поддержки (принцип нуждаемости) — в целом правильная история. Однако краеугольным вопросом остается выработка критериев нуждаемости и оценка реального положения домохозяйств. Так, делать отсечку между бедными и небедными на уровне прожиточного минимума чревато социальным взрывом — огромное количество населения имеет доходы немногим выше прожиточного минимума, что никак не выводит их из фактически бедных. Яркий пример этому — волнения в Краснодарском крае в 2016 году по поводу отмены льгот на проезд «небедным пенсионерам», к которым отнесли лиц с доходами выше прожиточного минимума — в итоге пенсионеры уже с доходом в 8 тысяч стали считаться «не нуждающимися». В результате народных волнений льготы вернули.

Тем не менее переход к критериям нуждаемости, адресной помощи зафиксирован в документах ведомств. С 2019 года в ряде регионов проходит пилотный проект по борьбе с бедностью и, в частности, по выработке критериев адресности господдержки. Взвешенный и здравый подход здесь показал Татарстан: при назначении льгот помимо доходов стали учитывать и такое имущество граждан, которое говорит о том, что человек не является нуждающимся. Так, выплаты не дают тем, у кого в собственности яхта, летательный аппарат, снегоход, два и больше легковых автомобиля моложе трех лет, большие квартиры и дачные дома (более 40 кв. м на члена семьи). А сэкономленные средства с 2020 года направят на помощь многодетным семьям. Такой подход при определенной общности кардинально отличается от тех пилотных областей, где чиновники предлагали учитывать «ленивых бедных», которые не хотят выращивать овощи и кормиться с имеющейся земли либо сдавать «лишнюю» комнату.

Также применительно к выявлению «настоящих бедных» стоит и вопрос учета лиц с неофициальными доходами. Эта задача может решиться только при тесном межведомственном взаимодействии — комитетов городских администраций и органами ФНС, Росреестра и т.п. В подавляющем большинстве регионов такая кооперация отсутствует, впрочем, темпы цифровизации госструктур позволяют надеяться на решение этой задачи в обозримой перспективе.

Наталья Зубаревич, профессор кафедры экономической и социальной географии МГУ.

Но даже адресный подход, как ни парадоксально, может быть чреват масштабным недовольством. «Возьмите любой небольшой населенный пункт в российской глубинке, — приводит пример Наталья Зубаревич, профессор кафедры экономической и социальной географии МГУ. — Наиболее уязвимой и нуждающейся более чем с 90% вероятностью будет многодетная семья пьющих маргиналов, а всего таковых около 5-7% населения страны. И представьте, как отреагируют остальные — те, кто работает и „крутится“, — когда узнают, что в первую очередь помогать будут „вот этим“. И это базовая проблема, она же ценностная. Правильный, но обычно не озвучиваемый ответ здесь таков: лучше уж помогать, чем потом на тюрьмы тратиться». В данной связи можно также вспомнить возмущение добросовестных налогоплательщиков, когда перед выборами Президента провели «налоговую амнистию», простив неуплаченные имущественные налоги по 2014 год включительно — среди неплательщиков немалый процент по количеству и превалирующий по сумме составляли вполне обеспеченные люди, которые просто «забили» на уплату налогов.

Собственно, вопросы бедности и неравенства в преддверии любых значимых федеральных и региональных выборов выходят на первый план. «Когда очень надо, все ресурсы мобилизуются на понятную политическую цель — выборы», — говорит Наталья Зубаревич, приводя конкретные примеры: в 2018 году расходы на пособия населению в Москве вырастают более чем на 30% — в сентябре выборы Сергея Собянина; в январе-июле 2019 года расходы на соцзащиту в Петербурге выросли на 57% — в сентябре выборы Александра Беглова.

Даниил Александров, профессор НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, подчеркивает, что неравенство внутри страны — главный драйвер политического развития.

Больше, чем просто бедность

Однако неравенство — более широкая проблема, чем бедность, хотя первая очевидная ассоциация возникает именно в связи с материальным расслоением.
Стремясь к обществу большей социальной однородности, большинство россиян всё же имеют в виду не равенство доходов и условий жизни (41%), а равенство возможностей (59%).

Наиболее болезненные неравенства для общества в целом и лично для респондентов, 2018 г. (Источник: НИУ ВШЭ)

Это соотношение, указано в исследовании НИУ ВШЭ, в последнее десятилетие было достаточно устойчиво, хотя по сравнению с 1995 г. доля выбирающих равенство возможностей в противовес равенству доходов заметно сократилась, что может отражать разочарование в «правилах игры», не способствующих генерации справедливых неравенств в глазах населения. Наблюдающаяся в долгосрочном периоде тенденция роста запроса на равенство доходов свидетельствует о том, что потенциал «продуктивности» неравенств, который можно было бы использовать в целях развития страны, постепенно сокращается.

Даниил Александров, профессор НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге.

«Смена внутриполитического вектора на внешнеполитический — сигнал о том, что политическая элита снимает вопрос о неравенстве населения с повестки дня, перенаправляя общественное внимание. Неравенство всегда было, есть и будет. И оно воспринимается людьми положительно только тогда, когда им кажется, что при росте неравенства у них есть шанс перейти в более высокую категорию. А сейчас работающие россияне сейчас перестают видеть свое будущее, и это проблема», — указывает в данной связи Даниил Александров.

Дилемма равенства и роста

Равенство и эффективность — всегда антагонисты, считает Наталья Зубаревич: «Если хотите выравнивать — отбирайте у сильных и отдавайте слабым. Если хотите развиваться быстрее — делайте упор на территории с конкурентными преимуществами — не стригите с них, а оставляйте средства на развитие, но при этом неравенство будет расти». Более наглядно это видно на примере стран «нового» Евросоюза, которые сделали упор на развитие территорий с конкурентными преимуществами, на крупные города и приграничные территории — при этом межстрановое неравенство сокращалось, но росло межрегиональное неравенство (внутристрановое), поскольку «сильные лошадки бегут быстрее». Поэтому задача состоит, по большому счету, в том, чтобы найти ту золотую середину, когда курицу, несущую золотые яйца, еще не зарезали, но и «низы» еще не «забузили», считает Наталья Зубаревич. Отдельная история — геополитическая, которая совсем не про развитие и выравнивание, а для решения других задач (вложения в Крым, Дальний Восток и т.п.).

Максимальная дифференциация (неравенство) наблюдалось в России в «нулевые» — в период быстрого экономического роста. Классический пример — Санкт-Петербург, который серьезно отставал в 90-е от Москвы, начал развиваться в «нулевые» по доходам, в итоге «выстрелил», но даже в рамках одного города серьезно выросла дифференциация по доходам. Однако в целом в периоды экономического роста и соответственно роста неравенства средний уровень жизни растет. Сейчас снижается и дифференциация, и общий уровень (за исключением сверхбогатых). Соответственно органы власти на местах должны очень четко следовать генеральной линии государства. Посыл им примитивен, но вполне ясен, говорит Наталья Зубаревич, и включает две составляющие: а) если у тебя «забузят», то тебе мало не покажется, и б) выполняй показатели.

«Дисбаланс между „идеалом“ и „реальностью“ опасен снижением доверия к власти и её возможностям изменить ситуацию к лучшему. В этом отношении рост разрыва между ожиданиями и реальностью, как и тот факт, что Россия отличается от европейских стран по оценкам действий государства в негативную сторону, вызывают особое беспокойство», — считает Светлана Мареева. Вместе с тем, отмечает она в исследовании, толерантность большинства россиян к легитимным, в их представлениях, неравенствам, основанным на различиях в квалификации, усилиях и результатах, пока всё же доминирует в российском обществе, и это может позволить реализовать продуктивную, стимулирующую роль неравенства.