Отчего многие так не любят Дмитрия Быкова? Идеология здесь ни при чем. Маркс прав: идеология – ложное сознание. За идеологическими претензиями скрывается нечто другое, порой неожиданное для носителя той или иной идеологии. Все очень просто: Дмитрий Быков – живой, вочеловеченный укор нашему чрезвычайно ленивому социуму. Он – работник, труженик. И в этом все дело.
Про эту свою особенность он неплохо сказал: «Есть люди, которые предпочитают жить, а есть люди, которые предпочитают работать. Я принадлежу ко вторым. Потому что жизнь – она понятно, чем окончится у всех, а вот в работе мы еще посмотрим, кто кого». Мы в основной своей массе предпочитаем жить. Нам внятны, понятны и приятны слова горьковского Сатина (нет, не про «человека, который звучит гордо», этот пьяный бред бомжа-интеллигента вряд ли кому-нибудь внятен): «Работать? А ты сделай так, чтобы работа была мне приятна, и тогда я, может быть, буду… работать».
Таких, как Дмитрий Быков, должно быть много: поэтов-журналистов-романистов-новеллистов-переводчиков-лекторов-учителей, а он – один. И отдувается за всех недостающих. Наша сегодняшняя социальная ситуация аналогична ситуации пореволюционной Франции, только термидор, империя (Первая и Вторая), Реставрация, конституционная монархия Луи-Филиппа вжаты (чтобы не сказать, скомканы) в один период. В полном согласии с этой социальной ситуацией у нас должны появиться свои Сент-Бёвы, Беранже, Бальзаки, Просперы Мериме… Вот они и появились. Точнее, появился. Всем (или почти всем) это очень обидно. Не в том ведь дело, что человек много пишет, – мало ли графоманов? А в том дело, что хорошо пишет, читаемо пишет. Успешно пишет. От романов до биографий, от лирических стихов до стихотворных фельетонов, от статей до новелл.
В этом году Дмитрий Быков издал новую книжку: «Песнь заполярного огурца», тексты, напечатанные в журнале «Русский пионер». Поражает не только то, сколько написано (потому что это тоже поражает), а насколько по-разному написано. Жанровый диапазон впечатляет. Фантастические, с умелым налетом мистики и символики новеллы: «Sans titre», «Сеть», «В духе Брэдбери», «За кулисами», кстати, один из лучших текстов о судьбе Александра Вертинского. Мемуарные очерки, тоже не без мистики и символизма: «Отчуждающие», «Голем», «Два дома», опять, кстати, один из лучших текстов о Чернобыле, «Хорошо». Язвительные, на грани фола фельетоны: «Песнь заполярного огурца», «Пенсионная Россия», «Только не суицицца». Причем умелым рывком фельетон переводится в иной регистр – серьезного культуроведческого или социологического размышления. Рецензии на фильмы и книги: «Гог и Магог-2013» (я, например, особо благодарен Дмитрию Быкову за эту рецензию на давно написанную и так и не переведенную на русский язык книгу о Москве 30-х годов, к стыду своему, я знать не знал, что был такой английский писатель Винсент Шин (1899-1975) и что у него есть замечательный роман о Москве 30-х годов, «Гог и Магог»), «В жанре кала», «Lear, we are fun! – 2015». Литературоведческие штудии: «Компромисс», «Асфальт на закате», «Упорный Дикой».
Вот наверняка что-то забыл. Наверняка какие-то тексты не помянул. Причем при всей разности жанров – автор-то один. Его характеристические особенности очевидны. Стиль не спутаешь. Разговор, беседа, дружеская, доверительная, перещелк тумблера – и разговорная интонация переводится в одическую: собеседник понимает (или ощущает) – его визави не просто шутник и трепач, он – поэт, и поэт истинный.
Вообще-то это особенность и поэзии Быкова. Смешная пародия на басню Крылова про бессердечного труженика-муравья и очаровательную бездельницу-стрекозу – раз! – и превращается в оду нам, предпочитающим жить, а не работать, или работать, но только в том случае, если работа будет нам приятна: «Мне только-то и прок в обители мирской, что добывается не потом и тоской, а так, из милости, задаром, от избытка».
Иосиф Бродский писал, что поэзия учит прозу экономии средств. Казалось бы, к Дмитрию Быкову это не относится. Он и сам с насмешливой гордостью писал о себе в стихах: «Избыточность – мой самый тяжкий крест». Его многословие и в поэзии, и в прозе очевидно и для ругателей, и для хвалителей. Оно объяснимо одной его профессиональной привычкой. Уточню: привычкой, которая была выработана одной из его профессий. Он ведь учитель. И учитель – великолепный.
А что такое работа учителя? Учитель так должен (вынужден) вести свой урок, чтобы даже тупица на последней парте хоть как-то, но усвоил материал. Тут без повторов (то есть многословия) не обойтись. Здесь-то мы и возвращаемся к экономии средств. Потому что учитель так должен повторять материал во время урока, чтобы умники и умницы на первых партах не заскучали, чтобы им все равно было интересно. Повторы, многословие в стихах и прозе Дмитрия Быкова всякий раз иные, неожиданные. Вроде бы он повторяет то же самое, но добавляет новую краску. То же самое становится стереоскопичнее, объемнее.
Наконец, самое интересное. Разумеется, не каждый и не во всем согласится с безапелляционными суждениями Дмитрия Быкова. Я, например, полагаю, что «Анна Каренина» Джо Райта и Тома Стоппарда, обруганная Быковым в рецензии «В жанре кала», – великий фильм; что Сергей Довлатов, которого Быков подвергает негации в статье «Компромисс», – большой, настоящий писатель; что «Левиафан» Звягинцева – минималистская притча, к которой нельзя подходить с критериями строго реалистической кинокартины, как это делает Быков в своей рецензии «Lear, we are fun! – 2015».
Это нормально. Думание – процесс штучный, индивидуальный. Если человек думает точно так же, как ты, то стоит проверить: думает ли он вообще? Или (что гораздо неприятнее, но плодотворнее): думаешь ли ты? Дмитрий Быков думает, поэтому даже те статьи, с которыми ты не согласен, читаешь с интересом («Ну-ка, а что он еще выдумает?»), без раздражения. Более того, с некоторыми выводами в этих текстах ты не можешь не согласиться: ругатель того, что тебе так нравится, заметил что-то важное, чего ты не замечал.
Да. Влияние очень талантливого Сергея Довлатова на современную российскую литературу было скорее вредным, чем полезным. Да, в чем-то он (строгий стилист и старательный профессионал) понизил литературную планку. Валяй, пиши байки про знакомых; валяй, читай анекдоты про того или иного писателя, художника, бизнесмена – можно! У Довлатова же получалось. С фильмом «Анна Каренина» вышло и вовсе замечательно. Только разгромная рецензия Быкова на этот фильм заставила меня задуматься: а ведь Лев Толстой согласен с создателями фильма, Джо Райтом и Томом Стоппардом. Современное ему (Льву Толстому) русское дворянство только и заслуживает балагана.
Толстой ведь создал не героическую сагу о дворянах-победителях Наполеона, чуть было не победивших русское самодержавие («Война и мир»). Он пишет о дворянах после разгрома декабристского движения, о дворянах с переломанным хребтом. О том социальном слое, где героями оказываются Вронский, Анна Каренина, Левин – люди в том другом времени, бывшие вполне себе комическими персонажами, будь то Анатоль Курагин, или Элен Курагина, или даже Пьер Безухов. Но этот вывод я сделал только во внутреннем споре с заушательской, однако умной рецензией Дмитрия Быкова.
О литературоведческих штудиях поэта Быкова стоит поговорить особо. Не только потому, что Быков замечает то, что никто до него не замечал, – и правильно, убедительно замечает. Никто, например, не обращал внимания на субкультуру подросткового двора «спального района» в связи с творчеством Виктора Цоя. А Быков в статье «Асфальт на закате» заметил. Никто не обращал внимания на очевидную связь между двумя новеллами принципиально разных писателей: «Дикой» Василия Аксенова и «Упорный» Василия Шукшина, а Быков обратил. Более того, он выдвинул совершенно правильное предположение, что новелла Шукшина о сельском изобретателе вечного двигателя Моне Квасове (у которого вечный двигатель, понятное дело, не движется, не работает) – жесткий ответ мрачного реалиста на новеллу Василия Аксенова о сельском изобретателе вечного двигателя Диком, у которого получилось! Вертится перпетуум мобиле, все-таки вертится!
Нет, не только поэтому стоит обратить внимание на литературоведческие статьи Дмитрия Быкова. А вот почему: поэт Быков владеет всем инструментарием современного филологического анализа, недаром он лекции читает в американских университетах. Для него не чужие слова: «инвариант» или там «семантический ореол метра». Более того (учительский опыт, что вы хотите), он так пишет, что даже самый не продвинутый в современной филологии человек в принципе поймет, что за звери такие «инвариант» с «семантическим ореолом метра».
Но почему-то его литературоведческие статьи производят впечатление старомодных. Теперь так не пишут. Опять и снова: а почему? А потому, что Дмитрий Быков перетащил все чугунные ядра прежней, до него бывшей русской критики, от нелюбимого им Белинского до уважаемого им Луначарского. Он не чурается ни прямого публицистического высказывания во вполне себе (повторюсь) литературоведческой статье, ни социологизма, ни символов, едва ли не мистических, ни лирических, личных отступлений, личных воспоминаний. То есть то, что делает Быков в критике и филологии, – это синтез всей русской критики от народнической до марксистской, от импрессионистической до символистской, от формалистской до структуралистской. Плодотворный, по-моему, синтез, правильный.
Вот какую статью из сборника «Песнь заполярного огурца» я забыл – «Синдром». Возможно, потому забыл, что очень трудно отнести ее к какому-то определенному жанру: мемуарный очерк о позднесоветском времени, когда талантливый подросток работал в детской редакции радио в совете программы «Ровесники»? Благодарность тем взрослым людям, которые умудрялись открыть щелку в тоталитарном пространстве для совсем юных, готовых к творчеству и свободе людей? Психологическое эссе о некоммуникабельности, чувстве изгойства и отверженности, которые могут и погубить, а могут и помочь стать человеку победителем? Почти терапевтическая помощь тем подросткам и юношам, что чувствуют себя одинокими, никому не нужными, травимыми? Историософский трактат о «лишних людях», появляющихся в каждом российском поколении в совершенно определенные и не самые счастливые для нашей страны периоды истории? По всей видимости, и то, и другое, и третье, и что-то еще.
Потому как, возможно, я забыл этот текст по той парадоксальной причине, что это – один из самых важных для поэта Дмитрия Быкова текстов. Такие парадоксальные реакции случаются. Недаром Быков начинает свою статью почти торжественно: «Сейчас все будет очень серьезно, я пишу этот текст 32 года – точнее, столько думаю над ним». Недаром и заканчивается статья с такой двусмысленной и очень личной оптимистичностью или пессимистичностью: «Время радостной принадлежности к массе – это у нас позади и, боюсь, навсегда. Большинство скомпрометировало себя навеки. Новое общество будет обществом одиночек, новый прорыв – прорывом единиц. И только это чего-то стоит. Только в одиночестве можно чем-то стать – и тогда все к тебе побегут, не будешь знать, куда деваться».
Быков, Дмитрий Львович. Песнь заполярного огурца. О литературе, любви, будущем. – М., Эксмо, 2019. – 320 с.
