19-20 марта 2020 года в Петербурге состоится очередная всероссийская выставка по кадровому менеджменту HRM Expo. Одним из ключевых спикеров деловой программы станет известный российский экономист, доцент Ярославского государственного университета, приглашенный лектор Московской школы управления «Сколково» Александр Прохоров. В беседе с «Эксперт Online Северо-Запад» Александр Прохоров дал короткую оценку происходящим в настоящее время в России экономическим событиям и объяснил фундаментальные принципы русской модели управления.
— Прежде чем обсуждать ретроспективно особенности русской модели управления, — про современность, про последние несколько дней, которые вновь всколыхнули страну. Девальвация национальной валюты, падение цен на нефть...
— Очередной виток деградации экономической модели, ничего нового. Все повторяется с периодичностью раз в несколько лет. По мере того, как модель упрощается, экономика становится все более сырьевой и импортозависимой, при каждом изменении конъюнктуры приходится девальвировать национальную валюту. Спустимся на более простой уровень экономики, потеряем еще несколько отраслей. И все это в ожидании перемен экономической модели, которая может измениться только в случае политических реформ. А это точно не история завтрашнего дня.
— Вы автор популярной книги «Русская модель управления», в которой подробно рассказывается про российскую управленческую модель. Основные характеристики — каковы они?
— В целом я насчитываю 18 особенностей русской модели управления. Если говорить только про основные, то прежде всего это маятниковый характер нашей системы управления. Страна живет в двух режимах. В определенные периоды она существует в режиме стабильном, или застойном, а в некоторые периоды она переходит в прямо противоположное состояние — нестабильный, кризисный, аварийно-мобилизационный режим. В стабильный период количественный рост, в нестабильный — качественное развитие при количественном сжатии. Эти периоды очень четко различаются, причем существуют они и на уровне страны, и на уровне отдельного предприятия, и даже в жизни конкретного человека можно выделить периоды застоя и активного развития.
Причина заложена при изначальном формировании русского менталитета, отечественной особенности хозяйствования. Северное земледелие: в отличие от большинства земледельческих народов у нас очень короткий сельскохозяйственный год, в период средневековья, когда Россия формировалась как государство, посевные работы и сбор урожая занимали 4-5 месяцев в году. В остальное время, в грязь и снег, делать было нечего. Сложившийся образ жизни и сформировал генотип людей, которые могут очень напряженно организовывать ресурсы, но потом долгое время ничего не делать. Русские способны к трудовому подвигу на коротком временном этапе. Поэтому хорошо развиваются сферы деятельности, которые к этому ритму приспособлены. Проектная деятельность с коротким горизонтом планирования. Но вот регулярная систематическая деятельность, чтобы на конвейере выпускать продукцию постоянного качества — это плохо получается.
Нестабильный кризисный период — это реформы Ивана Грозного, модернизация Петра Первого, индустриализация 30-х годов прошлого века, лихие «90-е». Застойные периоды — царствования первых Романовых между Смутными временами, затем Николая I, Александра III и Николая II, эпоха Брежнева, вторая половина 2000-х и 2010-е годы.
Две разных морали. То, что считается правильным и позитивным поведением в нестабильный период, в стабильный является преступлением, — и наоборот. У каждого русского два жестких диска с двумя программами. Одна программа на «зиму», она же «ленивый период», другая — на отчаянную «летнюю» работу. Когда происходит массовое переключение дисков, мы оказываемся в совершенно другой стране. За несколько месяцев может измениться абсолютно все, люди ведут себя совсем иначе. Я наблюдал это несколько раз.
Другая важная особенность — кластерные структуры. Так устроено наше управление, что руководство не может дойти до низового исполнителя. Низовой единицей управления является не индивидуум, а группа. Здесь есть сходство с японской моделью управления, только внешнее, правда. Наши низовые подразделения относительно автономны. Гораздо выше, чем в других европейский и азиатских системах, степень автономности цехов, бригад, лабораторий. Они зачастую сами регулируют внутри себя взаимоотношения, не вынося информацию наверх. Это тоже выстраивалось столетиями, ведь когда варяги создали Киевскую Русь, они не могли ею управлять регулярно. Появлялись два раза в год, за данью. Приезжали — было государство, уезжали — русские начинали жить сами. Так мы и живем все эти годы — от ревизии до ревизии, от выполнения плана до выполнения плана, от выборов до выборов.
Еще одна особенность, которая прежде была популярной, но теперь постепенно «засыпает» — склонность к уравниванию всего. К примеру, на стабильном этапе функционирования русской модели управления в разных хозяйственных ячейках имеется тенденция к уравниванию доходов. А в нестабильный период — разница в доходах увеличивается. Уравниловка — ноу-хау, изобретенное низовыми коллективами для того, чтобы не подвергаться слишком жестокой эксплуатации. Рабочий на предприятии знает, что нельзя перевыполнять норму выпуска продукции, иначе эта норма будет увеличена. Есть безопасная граница, как можно хорошо работать. То же самое и в налогообложении. Другой пример — внутри одной территории не должен быть перекос в уровне зарплат на разных предприятиях. И субъекты федерации порой не хотят получать большие доходы, чтобы не слезать с дотационной иглы. Никто не может показать большую эффективность, чем остальные. И тогда начальство не сможет понять, сколько можно собрать налогов-денег-продукции с данной низовой единицы. Сейчас «уравниловка» не востребована, вырастает поколение, возможно, первое в русской истории, которое не знакомо с этим словом.
— И какие возможны последствия этого незнания?
— Не случится революции, именно потому, что «уравниловка» была спусковым крючком. В любой национальной модели управления все подогнано один к одному. На каждую особенность навешано много функций. И «уравниловка» — еще и социальный триггер. Именно она может запустить социальные катастрофы. Сейчас она заснула, при этом напряжение в обществе накопилось, но технологий запуска нет. Простейший пример. Крестьяне в Московской Руси были все равны, могли переезжать из деревни в деревню. После введения крепостного права знак равенства исчез. Государевы крестьяне были по-прежнему свободны, а барские крестьяне оказались привязаны к конкретному месту. Принцип равенства нарушился, — и через несколько лет началась крестьянская война Степана Разина.
— Как еще может видоизмениться модель русской управления в новой экономической реальности?
Любая национальная модель управления, и русская в том числе, — изменчива и переменна. Как климат — пусть медленно, но меняется. Русская модель управления постепенно складывалась, на протяжении столетий. Изменения сейчас более быстрые, в ритме жизни, которая в целом стала очень интенсивной. Так резко, чтобы базовые особенности исчезли — нет, этого не будет. Они будут медленно, поколение за поколением, видоизменяться. Нынешняя модель управления исчерпала себя к 2008 году, что и показал кризис того времени. Это была модель, направленная на конверсию советского наследства. На момент распада СССР были большие объемы ненужной промышленно-хозяйственной деятельности, которая приносила отрицательную добавленную стоимость. И эту историю надо было прекратить. И вот эта функция успешно исполнялась через закрытие предприятий до середины 2000-х годов. Когда все, что не нужно, отсохло, модель исчерпала себя. Рост прекратился. Мы просто искусственно затягиваем ту модель управления, которая не нужна. Проедаем, тянем время. Но реформа неизбежна, она случится.
