Объяснение понятно: в России действительно много субъектов, где эпидемиологическая ситуация отличается в разы, и нельзя всех «под одну гребенку». Директор Института современного государственного развития Дмитрий Солонников рассказал «Эксперту Северо-Запад» о готовности губернаторов к подобной самостоятельности и о том, как это в дальнейшем отразится на принципах федерализации.
— То, что страна не едина, нельзя всех под одну гребенку причесывать, было понятно с самого начала. Действительно, и начало распространения коронавируса далеко не во всех субъектах было одинаковым, и сценарии его развития строились по разным принципам... Может быть, совершенно не нужно было вводить одинаковые для всех правила изоляции и общие для всех нерабочие дни. Поэтому то, что выход из карантина и нерабочих дней организован по-разному, вполне логично, и ничего сверхъестественного здесь нет. Только так, наверное, это и могло происходить.
А самостоятельность губернаторов — интересный вопрос. Проблема не только в том, что именно губернаторы должны были проявить самостоятельность, и нужно посмотреть, проявили они ее или нет. Вопрос ко всей вертикали власти. Для начала давайте посмотрим, кто у нас сейчас губернаторы? Это не те горлопаны-главари, которые были в девяностых годах. Идеология «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», — как говорил Борис Ельцин, осталась в прошлом. И вот эти «народные трибуны», люди, которые могли бы повести за собой целый субъект, принимать волевые, ответственные решения, они также остались в прошлом. Нет больше Уральской республики, Дальневосточной республики, нет такой самостоятельности на Волге, и на Северо-Западе, в общем, все гораздо спокойнее, генезис губернаторов совершенно другой.
Весь новый призыв — губернаторы из Садового кольца, которые были очень ответственными сотрудниками в федеральных органах власти, имели большой опыт руководства определенными направлениями, следили за исполнительской дисциплиной, сами умели хорошо готовить документы, отчитываться по заданным им вопросам. Но это разная ментальность. Одно дело — быть хорошим исполнителем при министерстве или ином в федеральном органе власти. Другое дело — быть лидером региона, решающим серьезные задачи, быть ответственным перед большой массой населения субъекта Российской Федерации, ведь зачастую это средняя европейская страна по численности. Это совершенно разные принципы поведения.
Будучи хорошими исполнителями, губернаторы готовы реализовывать те проекты, которые к ним спускают из Москвы. Для того, чтобы в субъектах федерации заработали национальные проекты, чтобы регионы умели получать финансирование из федерального центра, — наверное, да, такой призыв был необходим. И вопрос кадрового подбора в регионах стал очень острым в последние годы. Недостаток компетенций, чтобы подготовить документы, — это была проблема, которая сейчас решается. Но это не те люди, которые должны в критической ситуации вести за собой регионы, принимая волевые, ответственные решения. Они хорошие исполнители для спокойной, рядовой работы.
Есть рост экономики в один процент — и хорошо, нет никаких серьезных потрясений — и очень хорошо.
Но для кризисной ситуации это проблема. Здесь нужно брать ответственность на себя, принимать неординарные решения, но для этого должно быть совершенно иное воспитание. То есть, одно дело, это люди, которые хорошо сдают отчетность по работе завода в спокойный период, и отчитываются о бюджетном финансировании перед налоговой инспекцией, и правильно выбирают деньги из казначейства. И совершенно другое — это люди, которые строят завод в поле и начинают выпуск приборов для танков под падающим снегом, за один месяц после эвакуации из блокадного Ленинграда. Вот это — совершенно разный подход. И совершенно разная отчетность, воля, проявление ментальности. Люди, которые хорошо работают в спокойное, мирное время, иногда оказываются неподходящими для кризисной ситуации. И мы сейчас видим переход в кризисную ситуацию, когда нужно принимать волевые решения, нужен не отчет на бумаге, а реальный результат для людей и для всей страны.
И это оказывается проблемой очень для многих, я бы не говорил, что это проблема только губернаторов. Можно то же самое сказать про федеральные органы власти. Что у нас в министерстве промышленности и торговли, в министерстве экономического развития, в министерстве здравоохранения — что-то иное? Нет. Если посмотрим цифры, которые нам называют федеральные источники, — да, в общем, никакой серьезно организованной, «прорывной» работы не видно.
Производство масок и перчаток, производство тестов. Разве тех объемов, которые есть сейчас в стране после двух месяцев карантина и фактически чрезвычайной обстановки, достаточно? В Петербурге сейчас 700 тыс. масок в день — это по одной маске в день на каждого восьмого жителя. А без масок выходить на улицу запрещено. И продают по цене в 20 раз выше, чем их себестоимость. Или про тесты. Их в России проводят по 3 млн в неделю, то есть, чтобы один раз протестировать всю 150-миллионную страну нужно 50 недель. Про аппараты ИВЛ — это вообще отдельный разговор. А это чей вопрос? Вопрос губернаторов или вопрос федеральных властей? Население чаще всего адресует эти вопросы губернаторам, но это, скорее, не их уровень. Это федеральные министерства не могут переключить промышленность, нормально наладить экстренную работу в кризисных условиях.
Проблема не только в несамостоятельности губернаторов, не только в том, что на их уровне что-то не решается, или им не достает ответственности. Нет, эта проблема гораздо больше, и раздражение президента России Владимира Путина от того, что она стала такой явной, мы видим постоянно. Раз от раза его выступления на совещаниях с правительством, с регионами становятся все более жесткими. С большим раздражением президент говорит о том, что выделенные для медиков деньги не распределяются. Они выделены правительством, но регионы их не в состоянии освоить. Президент раздраженно говорит: «Два дня! И если деньги не будут распределены, дальше пеняйте на себя». И это очень большая мера раздражения от понимания того, в какой ситуации находится система управления в страной.
Самостоятельность самостоятельностью, разница между регионами понятна, но изменения должны быть системными, а не только кадровыми.
В результате президент сейчас активно продавливает политику принуждения государства к федерализации. Принуждение губернаторов брать ответственность на себя, решать задачи для своих регионов, отвечать по этим задачам и перед населением своих субъектов федерации, и перед федеральным центром, и отвечать конкретным результатом, а не рассказом о том, что программа создана, деньги выделены... Результат должен быть ощутим не только в красивой презентации из 20 слайдов, которую можно положить на стол. Так что принуждение к федерализации — это очень важный сегодняшний этап жизни нашей страны.
— Децентрализация принятия решений — есть ли риски для федеральных властей?
— Децентрализация — конечно, риск, но это, на мой взгляд, оправданный риск. Ситуация кризиса подразумевает под собой принятие быстрых, оперативных решений и ответственность за принимаемые решения. Давайте вспомним начало Второй Мировой войны, как это прекрасно описано в воспоминаниях Георгия Жукова. Пока все решения принимались в Ставке — Красная армия все время опаздывала с ответными действиями. Пока собиралась информация с фронтов, пока она доставлялась в Москву, Ставка ее обсуждала и разрабатывала директивы, доводила ее до военачальников, то к моменту, когда они их получали, ситуация была абсолютно иной, можно было все начинать сначала.
Сейчас нечто подобное. Невозможно, чтобы за всё в стране отвечал один человек, а все остальные только говорили о своем бодром согласии с принимаемыми решениями. Должны отвечать самостоятельно за результат губернаторы, должны отвечать самостоятельно за результат министры, должны отвечать самостоятельно за результат директора крупных корпораций. Не рассказывать о своих проблемах, не просить помощи, а достигать тех целей, которые перед ними стоят. Министерство экономического развития должно не прогнозы строить о том, на сколько процентов вырастет или упадет ВВП в этом году, а отчитываться количеством новых заводов, количеством произведенных масок, если мы говорим о карантине, количеством произведенных тестов, а не тем, сколько денег освоено и какой прогноз по выходу из кризиса они делают, так, чтобы через месяц этот прогноз скорректировать, а потом скорректировать еще раз. Не об этом должна быть речь.
Поэтому — больше ответственности, больше личного участия, не системного, а личного, и, соответственно, новый подбор людей под данный функционал. Да, это, повторюсь, определенный риск. Но в ситуации кризиса по-другому быть не может, каждый должен отвечать сам, на своем месте принимая решения. Губернаторы в том числе. Поэтому децентрализация, без сомнения, должна произойти. Возможно, потребуются новые кадры, и вопросы — где их взять, кто будет формировать кадровый резерв, в какую игру они будут в результате встроены — это все риски. Но без такого шага риск глобально проиграть в нынешней сложной ситуации еще больше. И, понимая этот расклад, федеральный центр, наверное, и идет на повышение ответственности регионов. В общем, вполне логичный шаг.
— Некоторые регионы — Москва, Татарстан — пошли по пути максимального ужесточения контроля за ситуацией, другие выбрали различные лайт-версии. Понимая всю сложность противоэпидемиологических мероприятий, но все же — нет ли у вас ощущения, что руководители субъектов порой выбирают чересчур жесткие варианты, оправдывая этим свое неумение противодействовать вирусу другими методами?
— Тут можно говорить о разных конспирологических версиях. Есть версия, что весь мир находится в режиме тренировки, когда мы имитируем ситуацию того или иного крупного конфликта. Как бы маневры. Насколько быстро мы можем ввести особый режим? Население готово в этом режиме жить? Насколько органы управления готовы к чрезвычайным ситуациям, приближенным к военному положению, эффективно работать, принимать решения? Но маневры не для военных, а для гражданского общества. И такая «тренировка» идет в разных странах. Потренировался Китай, потренировались США, наверное, две наиболее перспективные в текущей геополитической ситуации территории для начала серьезного конфликта... Потренировалась Европа, мы потренировались. Не очень успешно, надо признать. Китай и США справились гораздо лучше.
Пока что готовность российской управленческой вертикали к каким-то реальным действиям весьма сомнительна.
Хорошие отчеты на бумаге не коррелируются с объективным положением на местах. Пишем все хорошо, статистику демонстрируем быстро... В общем, если это будет более критичная ситуация, то не будет ни танков, ни патронов, ни санитарных сумок на вновь запущенных или эвакуированных заводах, но отчеты о распределении бюджетных средств по-прежнему будут. И знать готовность общества к мобилизационной ситуации действительно может оказаться полезным. Так что, возможно, действительно принято решение посмотреть, как будет идти работа в максимально критической ситуации, приближенной к боевым условиях. Версия жесткая, но возможная.
Другая версия — что регионы тренируют управляемость на своих территориях под разные политические силы. Разные элиты, участвующие в нынешнем процессе транзита власти, наглядно демонстрируют, где центры силы, кто может отдавать распоряжение, чьи распоряжения слушают, чьи распоряжения инсталлируются в субъектах.
Мэр Москвы Сергей Собянин сказал ввести QR-коды в субъектах, и почти два десятка регионов ответили: «Да, вводим». Собянин выступает со следующей инициативой, и целый ряд регионов отреагировали: «Да, конечно! Всё будет, как вы сказали». Образуется впечатление, что есть некий «пояс регионов», ориентирующийся в своем поведении на мэра Москвы. И это, конечно же, демонстрация определенной политической силы, определенных амбиций, демонстрация влияния на ситуацию в стране в целом.
В ситуации транзита демонстрация очень важная и очень интересная.
Но, опять же, нельзя сбрасывать со счетов и более простую версию. Очень много у нас принимаются решений по принципу «как бы чего не вышло». «Вот если я ввел максимально жесткие меры, ко мне и претензий нет». Губернатор как бы что мог сделать — сделал. QR-код ввел, масочный режим ввел, работу остановил, все. «Вот, я отчитался, все прекрасно». Растет количество заболевших — «Ну, мы же сделали все, что могли...». Это как раз возвращение к разговору о работе на отчет, а не на результат...
— Ну, это традиция управления, она в нашей стране очень долгая...
— Надо сказать, что это вообще такая «бодрая» традиция последних лет, новый «живучий конфуцианский стандарт», где важен не результат, но важны процедуры. Важно не то, чего ты достиг, а как ты шел к этой цели, как исполнял обряды и ритуалы. Поэтому для многих губернаторов — да, это стандарты исполнения ритуалов. «Сказали что-то сделать, мы сделали». Предписаны какие-то мероприятия — неважно, нужны они или нет, — «мы их провели». Пусть даже результат не столь очевиден.
Можно сказать, что вопрос жесткости мер не коррелировался с тем, насколько критичной была ситуация в том или ином субъекте ни по общему количеству зараженных, ни по процентам. Да, это субъективное мнение руководителей, а дальше каждый исходил из каких-то своих представлений, почему это делается. Можно рассуждать, почему это было в одном, втором, третьем случае, наверняка, не все они были абсолютно одинаковы, в каждом из них решения принимались по своим субъективным позициям. Где должны быть выборы в этом году — там, мы понимаем, уже должна начаться предвыборная кампания, где все спокойно — можно жить более расслабленно. То есть повестка дня в этом отношении формируется разными факторами, совсем уходить в конспирологию не хочется. Да, есть такие теории, но не надо их рассматривать как главные. А в общем, да, каждый субъект живет по своим законам для того, чтобы губернатор мог себя позиционировать, исходя из собственных представлений.
— Действия каких губернаторов, прежде всего на Северо-Западе, представляются вам наиболее адекватными?
— Отдельно разбирать каждого большого смысла нет, мне не кажется, что в нынешней ситуации у всех губернаторов было бы какое-то непосредственно свое лицо для того, чтобы преодолевать свой кризис. Вот, Собянин играл в свою игру, но он — единственный губернатор, имеющий большие собственные амбиции. Если говорить про Северо-Запад, в этой сложной ситуации наиболее заметными можно выделить несколько регионов. Был большой негатив по Республике Коми, завершившийся отставкой Сергея Гапликова, хотя не только из-за прохождения карантинного периода она была инициирована. Достаточно долго и заметно ситуация обсуждалась в Мурманской области, но, в общем, Андрей Чибис ее прошел, и можно сказать, что негатива дальше по Мурманской области нет. В Калининградской области Антон Алиханов прозвучал достаточно неплохо и активно. Позитивно в этой ситуации выглядит Ленинградская область, и Александр Дрозденко ведет ситуацию вполне грамотно, несмотря на то, что в начале эпидемии был всплеск числа инфицированных. В общем, выход из нынешних эпидемиологических норм эффективный, понятный, четкий, достаточно организованный, многие предприниматели области говорят, что прекрасно видно, какие меры снимаются, что можно делать, что нельзя делать, что будет дальше, так что Ленинградская область, наверное, неплохо себя здесь проявила.
Первое время мне очень нравилось, что происходило в Петербурге. То, что город достаточно либерально относился к различным ограничениям, как бы в противовес жесткости столичных мер, явно вызывало позитивное отношение населения. Но именно в тот момент, когда страна начала выходить из кризиса, введение обязательного масочного режима усложнило такое восприятие: почему, когда в целом по стране карантинные запреты начинают сниматься, в Петербурге они усиливаются? Тем более, что прямо перед этим Александр Беглов под камеры говорил о том, что он проконсультировался с врачами, которые сказали: маски носить не обязательно, что это не столь необходимый элемент, а может быть, даже вредный. А потом что произошло? Врачи изменились? Новые советы дали? Есть в данной ситуации какая-то неоднозначность, требующая более четкого разъяснения.
По остальным субъектам никаких серьезных вопросов не было.
— Как в целом эта история с «делегированием на места» может сказаться на судьбе губернаторов после завершения эпидемии? Уже существуют версии, что регионы могут быть серьезно перетряхнуты «по итогам», причем в отставку могут быть отправлены не только самые слабые, но и самые смелые, отказавшиеся по тем или иными причинам запускать ужесточающие технологии...
— Это из рассмотрения возможности, что у нас будет реализовываться китайский сценарий, когда по итогам оценки деятельности в условиях карантина будут приниматься кадровые решения. Но, если мы говорим о кадровых решениях, то они должны приниматься не только на региональном уровне. Вопросы с управляемостью, экономикой и социальной сферой стоят не только в региональной повестке, большие проблемы, повторюсь, с оперативностью исполнения решений есть и в федеральных структурах власти. Но для губернаторов, конечно, какие-то решения будут. Вопрос — кого на кого хотят менять? Когда речь идет о том, что должны быть сменены региональные элиты, то новые элиты — они кто?
Когда меняли региональных представителей, давно работавших, прижившихся в «своих пенатах» на «комиссаров из Садового кольца», было понятно, что происходит. Да, делегируются новые силы, да, они не связаны с местными структурами, да, они обладают определенными компетенциями, может быть, очень важными в ситуации развития страны. Да, это воспитание новых кадров, которые работали в федеральных структурах власти, теперь поработают в регионах, потом, возможно, обратно вернутся в Москву на повышение... Это логичная цепочка.
Если мы меняем сейчас, то кого на кого? Вот это крайне важный вопрос, в рамках какого сценария эта смена будет происходить? Если смотреть на пример Китая, там смена происходит в рамках борьбы нескольких элитных групп внутри компартии (условно принятое разделение на «принцев», как бы больших национальных традиционалистов, и «комсомольцев», как бы больших либералов и глобалистов), там наглядно видно, кого на кого меняют и главное — зачем. А у нас что, есть новая побеждающая команда с новым мировоззрением, новая повестка дня? Отсюда может быть смысл изменений. Если новой повестки нет, то менять одних назначенцев на других таких же — зачем? Кому и чем от этого станет лучше? Думаю, принципиальных потрясений может и не быть. Да, сильно проштрафившиеся будут отправлены в отставку, что вполне естественно, но не более. Говорить о большой кадровой чистке вряд ли можно.
Скорее, можно предположить, что борьба условных «башен Кремля», центров силы за влияние в экономике, за влияние субъектах будет продолжено, и попытка «подсидеть» представителя другой финансово-промышленной группы возможна. Это не разделение на два блока, как в КНР, а игра «всех против всех» — «ничего личного, чистый бизнес», удалось съесть конкурента — и прекрасно. Но это не системная ситуация. Это еще большая потеря управляемости. Если начнется серьезное противостояние различных центров силы, то мы погрузимся в хаос предыдущих десятилетий. Вроде бы как от этого уже отошли. В последние годы все решалось цивилизованно, через систему договоренностей... Возвращение открытого противостояния, пусть даже в нарастающем дефиците ресурсов, невыгодно никому. Так что сейчас повестка дня для смены региональных и федеральных элит не сформирована, и массово данный сценарий не просматривается.
— В целом политическое поле «после битвы», с учетом огромных экономических проблем — каким оно будет?
— Трудно говорить о поле «после битвы», пока она не закончена. На самом деле, нет ни малейших оснований говорить о «V-образном» сценарии, что где-то на середине лета мы оттолкнемся от дна и начнется бурный рост или хотя бы заметное восстановление. Давайте посмотрим на ситуацию шире: проблемы начались в мировой экономике, а не в российской. В Европе падение промышленного производства было в декабре на уровне четырех процентов. В Китае в декабре началось снижение темпов роста потребления населения. В Соединенных Штатах проблемы на фондовом рынке были ярко обозначены в августе-сентябре, и тогда было сказано, что в течение полугода нужно ждать серьезного обвала рынка.
Собственно, 2019 год показал, что мир стоит на грани большого обрушения.
Вот оно и началось, вместе с коронавирусом. Опять же, есть конспирологическая теория, что коронавирус и нужен был для того, чтобы замаскировать те проблемы, которые уже скопились в мировой экономике, дать им прорваться. Теперь понятно, на кого эти проблемы можно удобно списать. Это виноваты не правительства стран Европы и Соединенных Штатов, не глобальные финансовые институты, не авторы мировой монетарной политики, во всем виноват маленький злой коронавирус, тем более — доставленный из Китая. Очень удобно, очень хорошо.
Да, карантин добавил своих проблем, но глобальные дисбалансы действительно создавались в предыдущие годы. И если говорить о том, что вирусная ситуация накладывается на падение цен на нефть, на кризис в добывающей промышленности, на пузыри на фондовом рынке, на отрицательные ставки и количественные смягчения, то это всего лишь еще один снежок на весах или кусочек льда в лавине. И в ближайшие месяцы, ни первый, ни второй, ни третий никаким образом не растаяли и не испарились. Битва на поле только разворачивается, на самом деле. Посмотрим на Китай. Практически два месяца, как Китай выходит из карантина, и что? Там восстановление экономики? Да как-то не очень. Огромное количество неработающих предприятий, проблемы на транспорте, проблемы с потребительским сектором, с рынком труда. Нет там такого восстановления, что бурный рост начался. То же самое в Европе. Финансовые проблемы Европы никто не снимал, как будет ЕЦБ выходить из этой ситуации, в общем, далеко не понятно. Тем более что все больше и больше обостряются проблемы между крупнейшей экономикой региона — ФРГ и остальной Европой. А в Германии на будущий год выборы... У Соединенных Штатов огромный пузырь надувается на финансовом рынке, дефицит бюджета колоссальный, несколько штатов на грани банкротства, в последние месяцы показан рекордный рост безработицы. И все это будет развиваться еще и дальше.
Новый раунд геоэкономических войн между США и КНР, США и ЕС только начинается. А это еще один цикл кризиса.
Битва может продолжаться с неопределенным результатом еще месяцы, а может быть, и годы. Поэтому, что значит «после»? «После» — это когда весь мир заживет в новой реальности, но какой она будет? У нас пока нет даже «архитектурных набросков» нового проекта экономики, ни глобальной, ни региональной... Мы понимаем, что серьезнейшим образом изменилась структура спроса, изменился спрос домохозяйств, изменилась структура спроса государства, и это приведет к огромным переменам в структуре экономики, в структуре общественных отношений, взаимодействия государства и бизнеса, взаимодействия государства и частных граждан. Это все будет меняться, и то, как это будет выглядеть в новом формате, пока не ясно. Есть прекрасное понимание, что мы не вернемся больше в 2020, в 2021 году к той жизни, которая была в 2019 или 2018. Все, это теперь история. Про 2019 год в новой реальности мы теперь будем вспоминать и на него равняться, как в Советском Союзе выходили на уровень производства Российской империи 1913 года. Но это уже был совсем другой мир, о котором в самом начале Первой мировой войны еще никто и подумать-то не мог. Поэтому ничего «после битвы» еще нет, битва еще даже, по большому счету, не началась, все будет гораздо сложнее. Как будет выглядеть геополитическое пространство после того, как эта битва кончится? В какой геополитической структуре мы окажемся после того, как битва закончится? Будем ли мы в стане победителей, или в стане проигравших? И как, собственно, будет выглядеть эта победа? Еще ничего не определено.