— С точки зрения иностранного бизнеса Россия рассматривается как полноценный инвестиционный партнер или как рынок сбыта?
— Все-таки больше как рынок сбыта. Мне кажется, пока в России не настолько хорошие условия для локализации крупных производств. К примеру, у нас есть часть клиентов, которые завоевывают рынки сбыта исключительно за счет качества своей продукции — у них дорогая продукция премиального качества. Для этого они покупают дорогие компоненты, используют дорогие технологии. Я спрашивал их: «Почему вы не хотите локализовать производство в России? Вы же сэкономите на таможенных пошлинах, на рабочей силе. Инфраструктура и логистика в том же Санкт-Петербурге или Ленинградской области достаточно развиты...». Они отвечают: «Здесь нет достаточно качественного сырья и компонентов, мы все равно должны будем их завозить, а это уже издержки». Что касается дешевой рабочей силы, то сегодня этот аспект играет все меньшую и меньшую роль: хорошие современные производства построены так, что рабочего персонала там немного.
— Учитывая ваш опыт общения с иностранными компаниями, какие сферы российской экономики наиболее привлекательны для инвестора? Понятно, что крупные нефтегазовые проекты и инфраструктура находятся или в политической плоскости, или это удел крупнейших игроков. А для всех остальных?
— У нас около 80% клиентов — это крупный и средний бизнес из Европы и Америки. Если судить по ним и тем запросам, которые к нам поступают, скорее, это товары народного потребления (опять же, из-за большого рынка сбыта) — пищевая промышленность, бытовая химия. Беспроигрышный вариант для коротких инвестиций. Вторая область — логистика, особенно в СЗФО, из-за удачного географического расположения. По моим ощущениям, иностранных инвестиций в промышленность сегодня не очень много. Что касается нефтегазовой сферы, у крупных и средних компаний тоже есть свой интерес, но они, скорее, выступают не как инвесторы, а как поставщики и подрядчики.
— Говоря об инвестиционном потенциале ЦБ РФ и Росстат обычно анализируют количество инвесторов. Не логичнее ли смотреть на экономический эффект для региональных и федеральных бюджетов?
— Логичнее, но кроме этого есть и еще один немаловажный аспект. Я бы разделил иностранных инвесторов на две группы. Одни уже присутствуют в России и привыкли к той политической и экономической нестабильности, которая у нас все же есть. А другая группа инвесторов не приходит и не уходит, их просто нет на российском рынке. И их куда больше, чем тех, кто так или иначе работает в нашей экономике и попадает на радары Росстата или Центробанка. По моему мнению, борьба должна вестись именно за этих инвесторов. Их приход на наш рынок и будет являться одним из главных показателей хорошего инвестиционного климата.
— Кстати, по данным того же ЦБ РФ, чистый отток капитала из России в январе-ноябре 2019 года составил 33,7 млрд долларов против 54 млрд в 2018. Это может служить одним из показателей улучшения инвестиционного климата?
— Сложно говорить о чистом оттоке иностранного капитала, потому что в российской статистике не разделаются понятия офшорный (так скажем, квазииностранный) капитал российского происхождения и чисто иностранный капитал. Невозможно точно определить, какую часть из чистого оттока капиталов составляют офшоры, ЦБ эти данные тоже не публикует. Например, раньше у нас не было антиофшорного законодательства, не было законов о бенефициарной собственности, не было амнистии капиталов, которые безусловно сказываются на перемещении офшорных капиталов российского происхождения; в пользу России играла и высокая цена на нефть. Часто бывает такое, что российский капитал совместно с иностранным предпочитает инвестировать через специально созданные компании за рубежом. Это связано с тем, что в России не очень понятное для западного инвестора корпоративное законодательство. Инвестор не уверен, что у него, грубо говоря, не отнимут его капитал, что корпоративные договоренности с соинвесторами будут выполняться, и он страхуется. И получается, что это частично российские деньги, но по статистике — полностью иностранные. Однако сегодня негативная дельта, учитывая деофшоризацию, постепенно сокращается. Все-таки в настоящее время предпочитают меньше использовать офшоры. Таким образом статистика ЦБ РФ, на мой взгляд, абсолютно не показательна до тех пор, пока мы не сможем разграничить квазииностранные и иностранные деньги.
При этом, в целом я не вижу большого количества иностранных инвестиций в Россию.
По сравнению с 2006-2007 годами, к сожалению, количество реальных иностранных инвестиций существенно сократилось. Причем тогда речь шла далеко не только о крупнейшем бизнесе и международных нефтегазовых проектах, а о среднем и даже о малом бизнесе.
(Прим. ред: Как пишет РБК, Россия заняла первое место в мире по привлечению квазииностранных инвестиций (57,9%) посредством компаний, зарегистрированных в других странах. При этом авторы исследования, опубликованного Международным валютным фондом (МВФ), говорят, что почти 40% мирового объема прямых иностранных инвестиций проходит через номинальные компании. Таким образом реальные иностранные инвестиции в российскую экономику составляют меньше половины от заявленных ЦБ РФ. В качестве основных причин такого положения дел называются: желание защитить инвестиции, оптимизация налогов, несовершенно законодательство и нестабильная экономика РФ. Вместе с тем в исследовании отмечается, что деофшоризационная политика сократила использование таких схем).
— Что сейчас больше влияет на сокращение реальных иностранных, а не квазииностранных инвестиций: политические или экономические факторы?
— Инвестиции сокращаются, в основном, из-за экономических причин. На моей практике по политическим причинам прекращали свою деятельность в России единицы, и то — это официальная легенда, которую компании «выносят» на внешние рынки Европы и США. На самом деле, все мыслят прагматично. Хотя, конечно, санкционные трения имеют влияние на определенных иностранных инвесторов и проекты с их участием.
— То есть, для инвестора экономика остается главной составляющей...
— Первична экономика, но для потенциальных инвесторов, которые не идут в Россию, политическая составляющая имеет существенное значение. Они всегда спрашивают: «А у вас безопасно? Будет ли защищена моя собственность?». Если мы не говорим о крупнейших игроках и больших международных проектах, те же антироссийские санкции бизнеса практически не касаются, но они создают некий фон политической нестабильности, который может сказаться на экономике. Все, кто это понимает (они уже присутствуют на российском рынке), просто закладывают больше рисков и ожидают получить больше отдачи. Остальные боятся, но экономика все равно остается в приоритете. Из-за своих идеологических соображений никто не будет отказываться от хорошего куска пирога. Если бы экономика не стагнировала, никого бы политическая составляющая не волновала.
— На одном из экономических форумов вы говорили о том, что «ухудшается само восприятие делового климата в России на фоне громких негативных правовых событий, ставящих под сомнение верховенство права и судебной системы в стране в глазах иностранных инвесторов». Если такие громкие процессы есть — разве это не говорит о некоторой несостоятельности судебной системы и в целом государственной политики в отношении бизнеса?
— Говорит, конечно. Но опять же, все дело в восприятии инвесторов. Возьмите громкое дело Майкла Калви.
(Прим.ред.: Майкл Калви — международный инвестор, чья компания Baring Vostok Capital Partners специализируется на инвестициях в Россию и СНГ. Был арестован в начале 2019 года по подозрению в мошенничестве на фоне корпоративного конфликта группы акционеров банка «Восточный». В настоящее время разбирательство по делу продолжается).
Я не могу комментировать само дело, но оно, безусловно, имеет негативный эффект на восприятие Российского рынка. При этом категория риска — это из разряда эмоций. Это вопрос восприятия, а не реальности. Риск — это то как мы воспринимаем вероятность наступления определенного события, опасности. Если риск реализуется — это уже больше не риск. Это расходы, издержки, убытки, но не риск. Просто нам кажется, что может что-то произойти, не более того. Поэтому мне кажется некорректно говорить, что в России объективно высокие риски, эти риски — всего лишь субъективное восприятие. Да, есть доля вероятности, но прогнозировать ее сложно. Если объективно, сколько иностранных инвесторов посадили за последние 5 лет в России? Но дело Калви прогремело и в Европе, и США.
Поэтому все начинают думать, что у нас пачками сажают иностранных инвесторов за надуманные преступления.
Соответственно, желание инвестировать уменьшается, поскольку увеличивается восприятие риска. Чем громче освещается то или иное событие, чем оно ближе к нам во времени — тем вероятнее нам кажется его повторение и соответственно тем выше мы оцениваем риск. В этом случае восприятие риска растет, и властям придется как-то экономически стимулировать иностранных инвесторов льготами и преференциями, чтобы компенсировать им эти риски, пусть даже и надуманные. Чтобы заманить инвестора в страны со стабильной экономическо-политической ситуацией льготы особо не нужны.
— А может ли сегодня в России зарубежный инвестор получить гарантии, что его бизнес не поглотят госкомпании, объявив, например, ту или иную отрасль стратегически важной?
— Ни больше, ни меньше, чем в любой другой стране. Конечно, сейчас в России существует негативная тенденция по налоговым спорам (она касается всего бизнеса, а не только иностранных инвесторов): если ты «ругаешься» с бюджетом, то велика вероятность, что ты проиграешь. Почти 80% кейсов в судах выигрывают налоговые органы. Это может объясняться разными причинами, я это объясняю профискальным подходом судов. Что касается других случаев, то в большинстве наши суды, работая с бизнес-сегментом (если там нет политической или фискальной подоплеки) разрешают дела нормально. Да, есть бюрократия, проверки. Но я не могу сказать, что сегодня европейский бизнес в России от этого сильно страдает.
Фото из Архива Антона Кабакова.
— Что существеннее для инвестора, который хочет вложить средства в тот или иной регион: поддержка местной власти или наличие реальных ресурсов и возможностей на территории?
— Второе важнее, но одного без другого не бывает. Например, в СЗФО существуют территории, где есть ресурсы, люди, но туда инвесторы почему-то не идут. Это бывает связано с определенным поведением власти. Возьмем Карелию — огромные лесные ресурсы, есть даже оставшаяся с советских времен производственная база. Но регион находится на особом контроле правительства РФ по причине низкого социально-экономического развития. Значит, что-то не работает.
— Вы сказали, что власти должны компенсировать риски, но разве регионы, которые сегодня ведут борьбу (по крайне мере декларативную) за иностранных инвесторов и инвесторов вообще наделены такими полномочиями?
— Что касается полномочий региональных властей: политическая воля у многих субъектов есть, и важно, что они готовы предоставлять льготы потенциальным инвесторам. Другой вопрос, что федеральный центр с такой позицией не совсем согласен, поскольку такие ходы негативно сказываются на бюджете. Поэтому центр стремится ограничить возможности регионов в этом плане. В налоговый кодекс были внесены изменения, согласно которым с 2023 года регионы смогут давать только те льготы по налогу на прибыль, которые предусмотрены федеральным законодательством. Для привлечения инвесторов нужно как-то компенсировать такие отмирающие региональные налоговые льготы по прибыли. И сегодня федеральное законодательство дает очень мало возможностей для регионов сделать это. Наиболее доступный для региона способ — инвестиционный налоговый вычет (ИВН) и региональный инвестиционный проект (РИП).
— Недавно правительство Санкт-Петербурга как раз одобрило проект постановления о внесении изменений в городской закон «О налоговых льготах» (размер максимального при определенных условиях ИНВ составляет 90%). Это будет существенной компенсацией за риски?
(Прим. ред: изначально инициатива по введению ИНВ была предложена «Клубом лидеров» в Санкт-Петербурге и Ленинградской области от лица бизнес-сообщества через Штаб по улучшению условий ведения бизнеса в Санкт-Петербурге)
— Эта льгота направлена исключительно на модернизацию существующих производств. Она никак не влияет на привлечение новых инвесторов, она рассчитана на того, кто уже работает здесь. ИНВ позволяет вычесть затраты на инвестиции в производство из суммы налога. Для этого должна быть прибыль. Ведь когда мы заходим на территорию с новым промышленным проектом, прибыль возникает не сразу, соответственно, первые годы нет и налога. Поэтому для тех, кто сейчас заходит с новыми крупными проектами, по большому счету ИНВ не очень важен. У них нет суммы налога, который можно уменьшить на размер инвестиций. Для новых инвесторов намного интереснее РИП, когда при вложении определенной суммы в определенную отрасль экономики (это уточняет регион), власти гарантируют инвестору специальную пониженную налоговую ставку только тогда, когда проект начнет приносить прибыль. Кстати, РИП сейчас вводит Ленинградская область, но, к сожалению, пока не работает в самом Санкт-Петербурге. Это бы простимулировало потенциальных инвесторов. Если говорить об инвесторах, уже работающих здесь, то они готовы увеличивать вложения только при условии, что они окупятся. Учитывая нестабильность экономики, они рассчитывают, что возврат на инвестиции будет включать в себя «премию» за экономические риски. И Российская экономика пока такую премию не гарантирует. И этот фактор не очень хорошо влияет на ситуацию как с уже существующими, так и с потенциальными инвесторами. Поэтому я не думаю, что в ближайшее время в этой сфере что-то кардинально поменяется.
