Один из лучших русских критиков конца ХХ — начала XXI веков Виктор Топоров как-то заметил, что именно сейчас общий глас постмодернистский теории искусств «Смерть автора!» не просто стал трюизмом и пошлостью: он сделался попросту неверен. Именно сейчас автор стал так же интересен, как и его тексты. И то ведь если бы этого автора не было, такого, какой он есть или каким он был, то как бы он написал свои тексты? Особенно если автор включен в повествование в роли героя-рассказчика.
Итак, герой-рассказчик, он же автор — Александр Ильич Цой (Цой Ун-Ен). Родился в южной части острова Сахалина, в поселке Белый Ключ в 1947 году, умер в 2012 году. В 1966–1968 годах служил в армии на Дальнем Востоке. После армии работал в шахте. Поступил на исторический факультет Ленинградского государственного университета. Закончил в 1975 году. Защитил диссертацию «Социально-экономическое развитие Печорского края в конце XIX — начале ХХ века». Работал в Сыктывкарском государственном университете. В 90-е годы — предприниматель. В 98-м разорился. Переехал на родину жены в Брейтовский район Ярославской области, сначала в деревню Базыки, потом — в деревню Чаяново. Дочка, Ольга, поступила на восточный факультет СПбГУ. В деревне Александр Цой фермерствовал, лечил сельчан и писал рассказы. Короткие, динамичные, исключительно умело построенные.
Александр Цой не делал почти никаких попыток опубликовать свои рассказы. Писал потому, что не мог не писать, а напечатать написанное ему было не так важно. Впрочем, лучший свой рассказ «Даша» он отправил в столичный толстый журнал. В журнале рассказ не взяли. По понятной, право же, причине. Рассказ, пришедший самотеком, просто не прочли до конца. Долистали до середины и рукой махнули: «Да ну, нормальная такая советская воспоминательная проза. Студенческие годы чудесные, ах, какой у нас был прекрасный комсорг. Мы все — в науку, а он хотел детей воспитывать и уже вовсю с ними возился, в походы с ними ходил, экскурсии всякие разные — вот это все… Надоело…»
А вот если бы дочитали, то вздрогнули бы, как вздрогнула моя дочь, которой я дал прочитать этот безупречно построенный рассказ. Мало у кого я встречал такой умелый перещелк читательского восприятия. Да, воспоминания о чудесных студенческих годах превращаются в едва ли не шаламовскую прозу. Притом что комсорг действительно прекрасный. Смелый, порядочный, честный. Вообще, все рассказы Александра Цоя проходят под девизом «Плохих людей нет». Они есть, конечно, и даже появляются на периферии текста. Но они Цою неинтересны. Он пишет про хороших людей.
Так или иначе, но Александр Цой, после того как «Дашу» не взяли в столичный журнал, особенно не расстроился и не перестал писать. Свойство такое, особенность такая есть у настоящего писателя: что-то нудит его, заставляет рассказать о продуманном, пережитом, прочувствованном в художественных образах, а опубликуют, нет ли — не его забота. Ведь «рукописи не горят». Всегда найдется друг, который опубликует после смерти автора его тексты. Вот и у Александра Цоя нашелся — Василий Прялков опубликовал его рассказы вкупе с замечательной детской повестью, написанной Цоем для своей дочери Оли: «Умм и приключения маленькой девочки Ольги» с потрясающим финалом.
«Здоровски, — завопила Оля и, взяв на руки живой шарик, чмокнула Уммочку в пуговку-носик. — Я буду тебя ждать всегда! А можно я расскажу о тебе родителям и друзьям?» — «А это ты реши сама. Ты — добрая и умная, знаю, решишь правильно, как надо. (…) До свидания. До свидания, которое обязательно будет!» И Умм просто исчез. Исчез так же внезапно, как и появился. Но Оля, простая, земная девочка, твердо знала, что он был в ее жизни, и собралась ждать его возвращения и тоже подрасти за это время. Как говорится, поднабраться ума-разума».
По одному только финалу повести вы видите, какой замечательный текст сделал Александр Цой. Как он умело соединил две великие детские книги: оглушительно веселые повести про Карлсона, который живет на крыше, и невыносимо печальную повесть Антония Погорельского (Алексея Перовского) про Черную Курицу и подземных жителей. Да, у детей есть свой мир, где существуют какой-то Карлсон, какие-то подземные жители, живой шарик Умм с пуговкой-носиком. Да, дети чувствуют, что этот мир — тайный, что в него нельзя пускать посторонних. А хочется. Вот поэтому Оля и спрашивает Умма: «Можно я о тебе расскажу?» Умм отвечает ей не как суровые подземные жители во главе с Черной Курицей: «Ни в коем случае. Иначе мы уйдем, и ты никогда нас не увидишь. И не как на самом деле очень добрый Карлсон: «Да, пожалуйста, я только рад буду! Я — самый лучший в мире Карлсон, мужчина в самом расцвете лет!», а на удивление мудро, как может ответить только… ангел-хранитель: «Сама реши».
Да, дети взрослеют, их тайный мир исчезает, оставляет светлую и легкую печаль вместе с надеждой: ведь если все они были: и подземные жители, и Карлсон, и живой шарик Умм — они не могут просто исчезнуть. Они есть, по крайней мере, в памяти. Читая эту повесть вместе с рассказами Цоя, я еще раз убедился в том, что уже давно понял: настоящее искусство обращено ко всем, потому что оно обращено к каждому: к ребенку и взрослому, образованному и малообразованному, эстету и любителю легкого чтива для отвала башки, поклоннику СССР и его ненавистнику.
Настоящее искусство оно же много-и-остро-гранно, поэтому к каждому поворачивается какой-то своей гранью, чтобы оцарапать душу. А душа, ежели оцарапана, «справедливей, милосердней и праведней она».
Попытаюсь рассказать, чем мне оцарапали душу тексты Александра Цоя порой до слез. Кстати, давно ли читали современные русские книжки, над которыми вы могли заплакать? Не стоит презирать такие книжки. По-настоящему (до слез) растрогать читателя так же трудно, как и насмешить до слез. Диккенс, например, это умел. Но прежде замечу, что изумил меня Александр Цой своим композиционным мастерством.
Иосиф Бродский заметил, что главное в искусстве не что и не как, а что после чего. Вот это умение у Цоя было. Он так рассказывает простые житейские истории, такими ступеньками располагает события, одетые в слова, что реципиент читает их как детективы: а что за этим поворотом, а за тем? Причем развязка никогда не разочаровывает читателя. Она не менее интересна, чем и завязка. Как правило, в рассказах Цоя развязка печальна. Он — реалист, а в реальной жизни не так уж много хеппи-эндов.
Образец в композиционном отношении — рассказ «Даша». Но я не рискну его пересказывать. Рискну совершить это с другим рассказом, «Лиза», тем, который открывает сборник. Тем более что в этом рассказе словами обозначена та грань, которой оцарапал мою душу Александр Цой: «Ее неторопливый рассказ ошеломил меня своей грубо обнаженной безыскусностью, заурядно-обыденной изнанкой жизни, которую я, хоть и вырос в далеком сахалинском поселке с публикой всякой, от политссыльных до отпетых уголовников, видно, в силу счастливого возраста не замечал или, точнее будет сказать, видел, конечно, видел, но не принимал близко к сердцу и не вникал в грустную суть бытия. Душа моя обыкновенного пионера, жизнерадостного комсомольца была вся устремлена в солнечное будущее. Все казалось мне простым и правильным, как дважды два четыре, как табуретка. (…) И вот рядом со мной редкостно красивая молодая женщина, которую мальчишкой обожал как свою сестру (да она и была фактически моей старшей сестрой), раскрывала мне своей горькой исповедью обратную сторону Луны».
Понимаете, что описал Александр Цой? Вот живет хороший советский мальчик-подросток-юноша, жизнерадостный октябренок-пионер-комсомолец, старательно учится. Ничему плохому ему не учат ни его корейская мама, ни его учительница (сосланная финка), ни его взрослый друг, Костя-мореман, сосланный ленинградский интеллигент в круглых очках, ни бывшая детдомовка из уничтоженной семьи алтайских старообрядцев Лиза, живущая дома у его корейской мамы. Он верен этим урокам. Но мир ему кажется (до поры до времени) очень просто решаемым, как арифметическая задачка, очень удобным и понятным, как табуретка. А поскольку он — умный, порядочный и наблюдательный, то раз за разом сталкивается с тем, что мир вокруг него не арифметическая задачка, а уж скорее мнимое число, открытое Лейбницем, — квадратный корень из отрицательного числа. Табуретка превращается в обратную сторону Луны или того страшнее — в шкаф со скелетом.
Цой А. Обо всем по чуть-чуть. Рассказы. — Рыбинск, 2020. — 298 с.
