Больше 200 картин и рисунков. И то не все. «Заседание Государственного совета» и «Иван Грозный убивает своего сына» — не поместились. Еще два зала пришлось бы открывать, а на первом этаже корпуса Бенуа больше залов не осталось. Бродишь, смотришь, а потом устаешь. Ноги устают, глаза. В этот момент понимаешь: ты устал на все это смотреть, а он все это нарисовал, сделал. Жил, чтобы рисовать. Когда в старости переработал руку, вешал на шею палитру и рисовал быстро, яростно. Корней Чуковский видел, как рождается его (Корнея Чуковского) изображение: фрагментами — сначала глаз, потом рука, потом воротник. Потом все эти фрагменты сливались воедино.
Илья Репин хрестоматиен. Он разобран на репродукции и открытки, как Пушкин на цитаты. Он вошел в быт, в наше сознание и подсознание. Мы видели его картины, их не видя. Любой из нас, услышав «Репин», моментально увидит гогочущих, здоровенных запорожцев или бурлаков на Волге. Как любой из нас, хоть разбуди его среди ночи и скажи: «Евгений Онегин», с ходу пробормочет мантру: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог», особо не вдумываясь в то, что он, собственно, произнес.
В этом опасность хрестоматии. Она настолько привычна, что не осмысливается, не осознается, как слова приветствия «Здравствуйте» или «До свидания». Между тем нечто и стало-то хрестоматией потому, что, когда это нечто появилось, был в нем неожиданный, ошарашивающий смысл: вот так, значит, возвращается в богатый дом революционер из ссылки, вот почему Давид Самойлов, спустя много, много лет напишет: «Возвращение хуже разлуки: в нем мучительный воздух потерь». Или: вот что такое бунт, народная революция, не свобода, но воля! Рядом с огромными, во всю сцену «Запорожцами» хорошую цитату поместили из письма Репина, мол, хотел показать, что такое свобода, равенство, братство. Вообще-то лозунг Великой французской революции, да и вообще любой революции.
Он родился в 1844 году. При крепостном праве. Умер в 1930, когда в России (в СССР) фактически возродили крепостное право, «прикрепили» крестьян-колхозников к земле. В середине жизни, в конце 70-х — начале 80-х годов, был отчаянный рывок к революции. Ближе к концу революция грянула. Так-то посмотреть: Илья Репин — вочеловеченный, воплощенный результат великих реформ Александра II. Парень из Чугуева, которому не хватало денег на краски и холст, становится модным живописцем, которому изготовляют краски по спецзаказу на заводе Фридлендера. Красок ему нужно было много. Он и сам работал, как завод, как фабрика.
Один натюрморт. Зато какой! Плотно утоптанная серая осенняя земля, жухлые листья и твердые, даже на взгляд, очень яркие яблоки. Два пейзажа. Вот и все. Натюрморты и пейзажи были ему неинтересны. Ему был интересен человек и все, что с человеком и вокруг человека происходит. Пожалуй, он бы согласился с героем новеллы Бальзака «Неведомый шедевр», неистовым ниспровергателем реалистической живописи художником Френхофером: «Ну вот, вы нарисовали горшок такой же, как настоящий, зачем? Вы же из него есть не будете».
Да, с этим Репин был согласен, только делал из этого другие выводы. Горшок рисовать неинтересно, а вот лицо человека — очень интересно. А историю рассказать в картине и того интереснее. Уже в первом зале, где висят первые полотна Репина, видно, до чего же он любил рассказывать истории в картине. Первая знаменитая работа Репина — «Воскрешение дочери Иаира». Большая золотая медаль Академии художеств.
Эскизы к этой работе. Тщательно выписанные руки — это самое главное для художника. Здесь проявляется его профессиональное мастерство. Первый вариант картины. Воскрешение так воскрешение. Христос держит за руку дочь Иаира, она оживает, все вокруг радуются. Нет, скучно, предсказуемо. Лучше так: труп девушки, Христос держит ее за руку, словно врач, щупающий пульс. Вокруг домочадцы — в молчании, в напряжении, в ожидании. Кто-то верит, кто-то надеется, кто-то угрюмо смотрит на... шарлатана. Вот это — саспенс! Это — интересно!
«Интересно» для Репина — главное слово. Рядом с «дочерью Иаира» другая его картина (малая золотая медаль: хороший урожай собрал тогда выпускник АХ) — «Иов и его друзья». Строго говоря, не очень-то друзья Иова и утешают. Они ему внушают: не ропщи, не жалуйся. Те еще утешения. Картина выполнена не без юмора. Стоят трое пышно одетых, восточных богачей, за их спинами — верблюды с поклажей. Всякий, кто хоть сколько-нибудь знает историю живописи, моментально опознает деталь сюжета — поклонение волхвов. Только у Репина она иронически обыграна: сильные, богатые и властные не преклоняют колени перед безвластным, бедным и слабым, а высятся над ним и даже выговаривают ему за ропот и жалобы: все в мире устроено правильно и справедливо — мы-то вот не разорились и не заболели.
Иное дело, что Репин умело изображает и напряженность в лицах богачей, даже печаль одного из них. Правильно-то правильно, и справедливо тоже, без сомнения, а ну как и над нами жахнет, бабахнет? Однако молодому художнику хочется сделать еще что-то неожиданное, интересное, что-то еще впихнуть в картину — пусть и шокирующее. Он берет и рисует пса, лижущего язвы на спине Иова. И сюжетно эта деталь срабатывает. Богатые друзья ничем утешить не могут (да в общем-то и не собираются), а пес, чем может, поможет. Язвы вот вылижет.
«Чем удивлять будем?» — кажется, этот вопрос более всего волновал Илью Ефимовича Репина. От чего зритель вздрогнет? Потом это станет привычным, хрестоматийным, тиражируемым, но сначала знак удивления. Или узнавания. Вот его «Царевна Софья...», названная им со старательной обстоятельностью, чтобы зритель, все равно как читатель книги, лучше понял, о чем собственно речь: «Правительница царевна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 году».
Полная, некрасивая, мужеподобная женщина в ярости. За ее спиной вжался в стену мальчонка-служка, в ужасе смотрит на... тетю. В зарешеченном окне виден силуэт склонившего голову стрельца. Но это — побочно. Главный эффект — лицо Софьи. Смотришь и не можешь избавиться от ощущения: знакомое лицо, где-то я это лицо видел, и не раз. Мысленно приделываешь к верхней губе черные встопорщенные усики — и вот он, момент удивления: так это же сильно располневший... Петр I в женском платье вовсю чехвостит казнокрада Меншикова.
С одной стороны, все верно: почему бы сестре не быть похожей на брата? С другой — все более чем верно: врага надо уважать. Против Петра была равная ему по темпераменту, по силе, по страсти сила. Есть и третья сторона, но она уведет нас совсем в сторону. Вообще, в картины Репина стоит вглядываться. Это ведь фильмы. Стоп-кадры, второй план в которых не менее важен, чем первый. Ликующие, веселящиеся запорожцы, а внизу на земле — пригорюнившийся пес. К чему бы тут печальный пес? Значит, нужен.
Интеллигентский «иконостас» на втором плане хрестоматийного «Не ждали», понятно, зачем нужен: вот на этом вырос вернувшийся из ссылки человек. На стене — портреты Тараса Шевченко, Некрасова, а ниже — большая копия картины «Бичевание Христа». Или «Сходка»: на первом плане ярко-рыжий парень (пламя пока не удавшейся революции) что-то втолковывает собравшимся; во все уши слушающая его девушка; очкарик, которому придано портретное сходство с молодым Чернышевским, а на втором плане, в темноте комнаты, — другая девушка, с таким скорбным и печальным лицом, что зрителю ясно: ничем хорошим эта сходка не кончится.
Его любили все: священники и атеисты, великие князья и революционеры, западники и славянофилы. Александр III заказывал ему картины. Одна из них есть на выставке. Это — «Прием волостных старшин императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве, 1885».
Важный эпизод коронационных торжеств, сильно (на два года после официального восшествия на престол) задержавшихся. Официально из-за беременности императрицы, неофициально — из-за опасений терактов.
Зато уж торжества были на славу. На Ходынском поле выстроили аттракционы, балаганы, карусели. Воздвигли огромный временный деревянный павильон (он на картине на втором плане), с высоты которого чистая публика наблюдала за веселящимся народом, ну не на каруселях же с мужиками и бабами чистой публике кататься, а сверху посмотреть на веселящийся от души народ весьма умилительно. Волостным старшинам, крестьянским начальникам, как людям серьезным и основательным, во дворе Петровского замка устроили даровой обед. После того как волостные старшины наелись кулебякой, борщом и блинами, к ним спустился царь. Подошел к крестьянским начальникам и произнес речь, каковую Репин поместил внизу, как в случае с длинным названием картины про царевну Софью, чтобы зритель лучше понимал происходящее в этом застывшем фильме.
Вот эта речь: «Я очень рад еще раз видеть вас. Душевно благодарю вас за ваше сердечное участие в торжествах наших, к которым так сердечно отнеслась вся Россия. Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем мое сердечное спасибо, следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным, нелепым слухам и толкам о переделах земли, о даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются нашими врагами. Всякая собственность точно так же, как и ваша, должна быть неприкосновенна. Дай бог вам счастья и здоровья!» Вся она — под картиной в рамочке, славянской вязью.
На самой картине — застывшие, неподвижные фигуры. Пустой воздух, четкие тени, ощущение театральной декорации, чего-то застывшего, неподвижного. Еще бы нет. Здоровенный начальник устраивает отеческий, нежный разнос подчиненным. Смутьянов не слушать, слушать начальников, сколько у вас земли есть, столько и останется. Счастья, здоровья, и держитесь там.
Репин был великолепным мастером двусмысленности. С юмором у него было хорошо. В самую страшную, в самую символическую свою картину «Иван Грозный убивает своего сына» он умудрился вставить шутку, внятную немногим, но тем паче (для немногих) смешную. Картина настолько страшная и символическая, что ее поначалу запретили выставлять. Потом разрешили. Воздействие картины было таково, что на нее бросился с ножом посетитель выставки. Изрезал холст. Репин картину восстановил.
На этой выставке картины нет. Есть наброски. И два портрета тех, кого Репин изобразил царем Иваном и царевичем Иваном. Царевич Иван — великий, до сих пор не оцененный по достоинству русский писатель Всеволод Гаршин, мученик русской истории и литературы. Тут никаких шуток, тут — символ, вопящий, вопиющий. Старое, полубезумное убивает свое родное, убивает свое будущее. Царь Иван — Григорий Мясоедов. Все знакомые Репина и Мясоедова тихо фыркали или сдерживали смех, глядя на это жуткое полотно.
У Григория Мясоедова была очень молодая жена. Когда она родила сына, Григорий Мясоедов почему-то (видимо, у него были какие-то основания) решил, что это не его сын. Нет, он не отдал Ванечку в сиротский приют. Он отдал его на воспитание в семью своих приятелей, художников. До семи лет будущий цирковой атлет, художник, нудист, придворный живописец герцога Лихтенштейна и фальшивомонетчик Иван Мясоедов воспитывался в чужой семье. Григорий навещал сына: «Ну, как там мой Ваня? Не шалит?» В конце концов, Ваня пошалил, и Григорию пришлось его забрать.
Теперь представьте себе, что делалось с художниками-передвижниками, друзьями и приятелями Мясоедова, когда они видели картину «Царь Иван (Григорий Мясоедов) очень плохо относится к своему сыну, Ивану».
Да, Репин умел быть двусмысленным или многосмысленным. Недаром две его картины одними людьми воспринимаются как сатирические, обличительные, другими — как пафосные, патетические. Я бы разместил их рядышком. Это — контрапункт русской истории. Одна картина — «Крестный ход в Курской губернии». Иссушающая жара, серая толпа, над толпой высятся начальники на лошадях. Одно-единственное белое пятно в серой, давящей гамме на втором плане. Белая рубашка всадника, казака. Всматриваешься: казак взмахнул нагайкой, лупит кого-то, видимо, не так идет... богомолец. Первобытная, нищая, пусть и покорная, но мощь. Есть пафос. И обличение есть.
Другая картина — «Манифестация 17 октября 1905 года». После всероссийской стачки царь подписал манифест, гарантирующий свободу слова, совести, собраний и шествий, обещающий честные выборы в парламент, Государственную Думу. Первая несанкционированная демонстрация в России в честь этого события. Ликующая интеллигенция, радостный средний класс. Взрыв красок на полотне. Самая пестрая, самая яркая картина Репина. С черными пятнами. В них вглядываться, как в белое пятно на картине «Крестный ход...», не надо. Два очень печальных, одетых в черное человека прорисованы ярко, четко. Один из них — философ Владимир Соловьев, другой — критик Страхов. И тот, и другой умерли до 1905 года, но Репин их воскресил и... на демонстрацию. «О, если б знали вы, дети, холод и мрак грядущих дней...»
Репин узнал. Одна из последних его работ — «Большевики». Здоровенные, гогочущие, мордатые солдаты отнимают хлеб у маленькой, тощей девочки. Из хулиганских, само собой, побуждений. Строго говоря, это не совсем большевики. Это те, кто привел к власти большевиков, себе на голову. Отмененная Временным правительством смертная казнь в армейских частях за дезертирство, грабеж и мародерство была очень скоро наркомвоенмором Львом Троцким восстановлена. Рядом с этой картиной — портрет Керенского. Сидит печальный (хоть и в полувоенной форме) интеллигент, освещенный неведомо откуда и как падающим лучом. Смотришь на него и понимаешь, почему его называли главноуговаривающим. По-человечески-то лучше уговаривать, чем расстреливать.
Эти картины Репин написал в Финляндии. Он не уехал в Финляндию. Это Россия от него уехала. Он просто остался в своем имении на Карельском перешейке, в «Пенатах», и оказался в Финляндии. Много работал. Он просто не мог не работать. Герой труда, что тут скажешь. Один портрет, написанный им в Финляндии, обязательно надо посмотреть. Портрет знаменитого финского художника, адъютанта Маннергейма, Акселя Галлена-Каллела.
Только прежде надо посмотреть романтические, фантасмагорические работы этого художника, всех его героев «Калевалы», воюющих, гибнущих, радующихся и печалящихся. Такое ощущение, что рисовал все это пылкий романтический юноша с кудрями черными до плеч. С портрета Репина на зрителя глядит лысый, с аккуратно подстриженными усиками, красноносый (пьет, видимо, по-скандинавски) полковник или штабс-капитан. Персонаж из «Швейка». Впрочем, нет, персонажи «Швейка» — идиоты, а этот полковник (или штабс-капитан) отнюдь не идиот. Взгляд жесткий, умный. Такими в советское время изображали «белогвардейскую, золотопогонную сволочь». Ну, так он и был вообще-то белогвардейцем, только финским.
Репин (с его-то чувством юмора и прекрасным знанием живописи коллеги), должно быть, улыбался в усы и бороду, когда рисовал его портрет. Юмор не покидал его никогда. В 1930 году он написал письмо «Высокопоставленному товарищу, Клименту Ефремовичу Ворошилову» с просьбой о возвращении на родину и о возвращении первого своего имения в Здравнево, с соответствующим обслуживанием, разумеется.
Многие воспринимают это письмо как свидетельство старческой немощи великого художника. Почитайте, что он написал. Это же троллинг 80-го левела: «Я всегда пользовался неограниченными удобствами и по праздничным дням мой парк оглашался революционными песнями, и гости мои, а также прислуга, дворники и кухарки провожались до ворот с красным знаменем». Картина маслом — «Первое мая в имении художника Репина»: «Манька, вставай, барин на демонстрацию зовет, красный флаг разворачивай, песню выучила?»
Да, он был весел, герой труда, художник Илья Ефимович Репин. Последняя картина, над которой он работал, — «Гопак». Летящий прямо на зрителя лихой запорожец, изображенный в немыслимом, накрененном ракурсе. Такой же взрыв красок, такая же радостная пестрота, как на картине «Манифестация 17 октября 1905 года». Не свобода, но воля.
